Вид на Шклов со стороны Днепра.

Районный центр, расположен в 30 км на север от Могилева. Евреи появились в Шклове не раньше 20-х гг. XVII в. В конце ХVIII – начале ХІХ вв. Шклов – один из крупнейших центров еврейской жизни Российской империи.

Сведения о количественном составе довоенного населения довольно противоречивы. Согласно одному источнику в 1923 году в Шклове из 6615 проживал 2991 еврей, согласно другому – к 1925 году из 4416 человек – 2583 еврея. (ГАООМО ф. 6577, оп. 1, д. 273, л. 137-148, 168-170). В 1928 г. – из 8294 человек –3619 евреев (ГАООМО ф. 6577, оп. 1, д. 766).

Ратуша. Фото начала XX и XXI вв.

Согласно переписи 1939 г. в Шклове проживало 8058 (ГАООМО, ф. 9,оп. 1а д. 131, лл. 16-19), из них евреев 2132 (КЕЭ, том 10, кол. 224–227).

По воспоминаниям шкловчан эвакуацию в городе объявили лишь за день-два до сдачи города немцам. До этого попытки выезда расценивались, как распространение паники. Эвакуироваться железнодорожным транспортом не давали. Большинство евреев, пытавшихся уехать, шли на восток пешком или с гужевым транспортом.

С 12 июля 1941 года до 27 июня 1944 года город был оккупирован немецко-фашистскими захватчиками, которые уничтожили в Шклове и районе по официальным данным 7504 человек.

Льнозавод. Улица Льнозаводская.

Переселение евреев в гетто началось сразу после оккупации. Гетто было несколько, что, скорей всего, определялось нехваткой места. Более 3000 человек были согнаны в район шкловского льнозавода на ул. Льнозаводскую (здесь они жили в разваленных домах и заводских помещениях по 100-150 человек). Охрану осуществляли местные жители. Под угрозой расстрела после 18 часов никому не разрешалось выходить из домов. Находившиеся здесь евреи носили нашитые на одежде желтые звезды.

Гетто размещалось в конторе льнозавода
и нескольких жилых домах по улице Льнозаводской.
Деревянного здания конторы, где содержались евреи,
не сохранилось, его разобрали из-за ветхости.
Осталась только дорожка, которая вела ко входу,
сейчас она ведет к забору. На улице Льнозаводской
сохранилось три довоенных дома, построенных
для рабочих льнозавода в 30-х гг.
Здесь размещалось шкловское гетто.

В соседней деревне Рыжковичи оккупанты разместили более 2700 евреев. Небольшую часть евреев в Рыжковичах поселили в несколько еврейских домов, но основную – прямо на лугу возле Днепра у православной церкви. Здесь их охраняла полиция. Кроме местных в домах жило много евреев-беженцев из Могилева и других мест.

После облав в Шклове фашисты около 100 человек собрали в старом сарае на территории колхоза «Искра».

Цифры численности гетто весьма условны. По свидетельствам очевидцев людей переводили из Рыжковичей в гетто на льнозаводе. Поэтому невозможно определить общее количество заключенных простым суммированием.

Акции уничтожения продолжались несколько месяцев и начались сразу после оккупации. По воспоминаниям свидетелей уже после входа в Шклов первой колонны немцев, были схвачены и расстреляны в городском парке 25 евреев – мужчин и женщин.

На территории льнозавода
установлен памятник рабочим
и служащим льнозавода,
погибшим в годы войны.

Одна из первых акций по уничтожению евреев была проведена в июне месяце 1941 г. В гетто отобрали мужчин в возрасте от 15 до 65 лет, якобы для выполнения каких-то работ (это была типичная тактика фашистов: сначала уничтожались мужчины). Всех отобранных для работы эсесовцы расстреляли на колхозном лугу на правом берегу Днепра (количество расстрелянных неизвестно).

Осенью и зимой 1941 года начались массовые истребления.

В пятистах метрах от деревни Рыжковичи в воронках, оставшихся от бомбежки, были расстреляны несколько групп еврейских юношей из рыжковичского гетто. Количество расстрелянных неизвестно.

В сентябре 1941 года немцы ежедневно вывозили евреев из гетто на нескольких крытых машинах за город к противотанковому рву возле дер. Заречье. Там требовали снимать верхнюю одежду и обувь, потом подгоняли к противотанковому рву, где заставляли ложиться, и расстреливали. Многих они мучили, избивали палками и прикладами, пороли кинжалами в глаза и живот и т.д., живьем бросали в яму.

Самая крупная акция уничтожения состоялась 2 или 3 октября 1941 г. По воспоминаниям очевидцев, немцы собрали много местных жителей, чтобы продемонстрировать казнь для назидания, чтобы в дальнейшем никто не укрывал евреев.

Вход на еврейское кладбище в Рыжковичах среди
местного населения называется «чистилищем» –
своеобразный коридор, по которому проносили
на кладбище умерших.
Считалось, что, таким образом, умерший оставляет
здесь все свои грешные земные дела.

Из воспоминаний Цейтлиной Аси Борисовны

«На следующий день после Йом-Кипура, 3 октября, на машинах приехал карательный отряд с собаками. Наших евреев выгнали из домов, повернули лицом к стене. Затем повезли в деревню Заречье, а оттуда погнали в Малое Заречье. Туда же пригнали и беженцев из церкви, и других евреев. Всех посадили на землю и стали обыскивать. Некоторых закрывали в сарае, раздевали, что находили ценного, забирали…

Я пошла полем и увидела, как всех людей гонят куда-то. Я долго бежала за этой большой толпой… А их погнали на край деревни Путники, где был ров – там и расстреляли. Я слышала пулеметную очередь. На месте расстрела сейчас ничего нет, поле никак не обозначено».

(Из архива инициативы «Уроки Холокоста»).

На территории Городецкого сельсовета в д. Путники расстреляно и живьем зарыто в противотанковом рву более 2700 человек.

После уничтожения гетто, облавы в самом Шклове и окрестностях не прекращались.

Памятник на старом еврейском кладбище Шклова (Рыжковичи)
на месте перезахоронения евреев Шклова.

В донесении начальника полиции безопасности и СД о действиях айзацгрупп на оккупированных территориях СССР за период с 1 по 31 октября сообщалось о расстреле в районе Шклова за участие в актах саботажа 627 евреях.

Общее количество уничтоженных фашистами евреев в районе Шклова можно оценить в 4000–4500 человек (весьма приблизительно).

На территории города Шклова злодеяния над мирными гражданами творили немецко-фашистские захватчики: шеф-оберлейтенант Рогнер, помощник и старший следователь фельдфебель Эвальд Юлиус, обер-ефрейтор Егер Эмиль. Особенно жестокими зверствами выделялся старший следователь уроженец г. Гамбурга Эвальд Юлиус. Около дер. Заречье он согнал еврейское население, поставил их на берегу оврага и расстрелял. Очень много раненых он заставил живыми зарыть в землю.

Одно из индивидуальных
захоронений
на еврейском кладбище.

Кроме Шклова еврейское население было уничтожено местечках Староселье (200-400 человек) и Черноручье (600 человек) и деревнях Хотьков, Щетинка Ничипоровского сельсовета.

Сразу после окончания войны, в ответ на многочисленные требования фронтовиков, в 1955 г. власти произвели эксгумацию и перевезли останки расстрелянных на городское еврейское кладбище в Рыжковичах. Все останки были похоронены в четырех или пяти братских могилах, где сейчас стоит памятник. Инициатором и организатором перезахоронения, по воспоминаниям жителей Шклова, был один из руководителей еврейской общины Калмыков, вернувшийся из эвакуации. Надпись на памятнике гласит: «Жертвам фашизма. Благородных имен перечислить невозможно. Их много. Знай, внимающий этим камням. Но никто не забыт и ничто не забыто».

Статья написана для «Энциклопедии Холокоста»

Источники:
Материалы Комиссии Могилевской области Белорусской ССР по установлению и расследованию
злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников.
(ГАМО, ф. 306, оп. 1, д. 10, с. 192–194).
Г. Винница «Трагедия евреев Шклова», газета «Еврейский камертон», 11.07.2002
Воспоминания Альтшулер Клары Захаровны, 1934 г.р. (Из архива инициативы «Уроки Холокоста»).
Воспоминания Цейтлиной Аси Борисовны. (Из архива инициативы «Уроки Холокоста»)
Память, Шкловский район. Мн., 1998
ГАООМО ф. 6577, оп. 1, д. 273, л. 137–148, 168–170; д. 766; ф. 9,оп. 1а, д. 131, лл. 16–19
КЕЭ, том 10, кол. 224–227
М. Ботвинник Памятники геноцида евреев Беларуси. Мн., 2000
Воспоминания Сагалина Якова Борисовича, Яд Ва-Шем 03/4668
Гальперин Борис Михайлович «Мои университеты». // Воспоминания евреев-фронтовиков, узников гетто и концлагерей,
бойцов партизанских отрядов, жителей блокадного Ленинграда. С.-Петербург, 1995, 2004

Из воспоминаний Альтшулер Клары Захаровны, 1934 г.р.:

«Мы с родителями до войны жили в Шклове на Интернациональной улице. Отец Залман Наумович Альтшулер работал директором райсоюза. Мама была швеей. Папу в самом начале войны призвали на фронт.

Как только началась война, папа отправил нас куда-то из города, но мы не успели далеко уйти. Вернулись. Сначала немцы согнали всех евреев в один дом на льнозаводе. На охрану ставили местных жителей. Нам удалось избежать смерти, потому что охранники знали отца. Когда нас с мамой вместе со всеми гнали к месту расстрела, какие-то знакомые сказали нам, чтобы мы отставали от колонны. Так мы смешались с толпой наблюдающих. Мы видели, как убивали евреев, как детей живых бросали в ямы. Там погибло много наших родственников. Немцы собрали очень много людей, чтобы они смотрели на казнь, чтобы никто не укрывал евреев. Очень много людей погибли. Полицейских тогда еще не было. После расстрела всех шкловских евреев, мы с мамой ушли в деревню в Ганцевичи. Одна женщина взяла нас к себе. Мы жили на «погребне», прятались в соломе. Ночью мама, она была швеей, строчила на хозяйской швейной машинке, для приютившей нас женщины. Как-то мама пошла просить хлеба. По дороге как раз ехали полицаи, и они ее убили, а бродячие собаки ели ее тело. Я ждала-ждала маму на этой «погребне». Потом пришел кто-то знакомый и рассказал, что ее убили. Хозяйка меня выгнала, ведь я же не могла для нее шить. Я стала ходить под окнами, стучать, просить поесть, пустить погреться, но меня обзывали жидовкой, прогоняли, били и кулаками, и палками. Ноги и руки были обморожены. За домом был разбитый сарай. Дети узнали, что я там ночую, и бросали в меня камни, обзывали, издевались. Так прошла зима.

Здание бывшего молитвеного дома.

Спустя несколько лет после войны, на танцах в парке подошел ко мне моряк, не несколько лет меня старше и говорит: «Вы меня не знаете, а я вас помню. У вас были длинные косы. Мы с мамой их обрезали». Они меня помыли в бане, постригли под машинку волосы со вшами и, опять отправили на улицу. Эти люди меня подкармливали, но оставить у себя не могли, боялись.

Как-то весной 1942 г. я сидела на завалинке какого-то дома, опухшая от голода. До этого я стояла у дороги и просила хлеба у проезжающих. В этот дом пришла старуха. Она спросила у хозяев, про меня, «А, это жидовка, матку ее убили, а ей некуда деться», – ответили ей. Старуха взяла меня за руку и сказала: «Пошли девочка за мной». Она забрала меня к себе домой в Борисковичи. У нее я прожила два года под именем Клавы Дубовской.

Дом равина.

У Марии Дубовской было три сына. Один пошел на фронт и умер от ран, второй стал полицаем, а третий – просто дома сидел. Женщина была доброй, но алкоголичкой, очень много пила. Муж ее тоже пил. Сыновья плохо относились к тому, что мать держит в доме еврейку. Они били, истязали мать. Особенно тот сын, который сидел дома. Он и меня бил и издевался надо мной. Напачкает на пол и заставляет слизывать языком грязь. Заставлял курить, самогон вливал. Выгоняли меня, но идти было некуда. Я сидела возле дома, а Мария меня потом забирала. Полицай относился ко мне нейтрально. Он не одобрял мать, но предупреждал ее, когда немцы приедут с облавой, чтобы я могла спрятаться. Со мной он не говорил вообще. Все соседи знали, что старуха прячет еврейку, никто не помогал, но никто и не донес. Мне завязали голову, и я варила, полы мыла, даже, когда к хозяйке приезжали немцы.

Бывшее здание синагоги, сейчас здесь маслозавод.

В партизанах была тетя, папина сестра Татьяна Наумовна Альтшулер (Кушилина) из Шклова. Она как-то узнала, где я нахожусь. Однажды ночью приехали за мной партизаны, но я от них убежала, боялась, что это немцы

Когда Шклов освободили, сына-полицая посадили, а я через день по 10 километров ходила пешком, чтобы отнести ему передачу. Босая, в длинном платье. С собой мне давали кусочек хлеба и бутылочку молока. Однажды меня увидела Маня, продавщица магазина на окраине Шклова, которая знала нашу семью. Она стала спрашивать, кто я и откуда. Я ответила, что меня зовут Клава Дубовская, а женщина говорит: «Нет, тебя зовут Клара Альтшулер». Как я испугалась! Я бегом бежала домой. «Бабушка, меня теперь убьют». Война уже закончилась, и немцев не было, но я так была напугана.

В 1944 г. приехал мой папа. Ему дали 10 дней отпуска, чтобы разыскать семью. И в первый же день встретил он Маню из магазина, которая сказала, что сегодня видела его дочь. Они поехали меня искать. А я возвращаюсь домой с дровами, как раз отец с Маней на лошади едут. А он в пилотке, в военной форме. Откуда я знаю, что это отец? Пока разобрались, ночь прошла. Сдали меня в детдом в Шклов, потом в Белыничи. Из детдома меня забрали папины сестры, мои тети, которые были в эвакуации в Башкирии. Отца демобилизовали только в начале 1946 г. Мы стали жить вместе. Марию мы забрали к себе. Муж ее умер. Она до конца жизни жила с нами. Так и продолжала пить. Похоронили ее потом в Борисковичах. Когда был суд над сыном-полицаем, я давала показания, что он меня спасал, и его не осудили, а послали в армию. Второй сын куда-то съехал. Я не рассказывала папе, как он надо мной издевался, не хотела его расстраивать»

(Из архива могилевской инициативы «Уроки Холокоста»).

Деревня Заречье

Ася Борисовна Цейтлина.

Из воспоминаний Цейтлиной Аси Борисовны:

«Я родилась не в самом Шклове, а в Заречье. Это рядом, через мост. В семье было трое детей. Отец работал директором сенной базы Оршанского мясокомбината. Мать тоже работала, и жили мы неплохо. Старшая сестра окончила 10 классов до войны и училась в Могилевском пединституте. Вторая сестра тоже окончила школу уже перед самой войной, а я училась в 4 классе. Евреи по праздникам ходили молиться в Шклов, а папа молился дома. Наша семья была верующая и соседские – тоже. Все праздники отмечали. У папы было много друзей и знакомых. По субботам не работали. Была отдельная пасхальная посуда. Говорили на идиш. Папа воевал в Первую мировую войну. Он помнил тех немцев и не предполагал, что могут быть массовые расстрелы.

У нас в деревне жило много евреев – больше 10 семей. Эвакуировалась только одна из них. Мы тоже пытались уехать, доехали до местечка Дрибин, но там нас догнали немцы. Когда вернулись, немцы пришли сразу к нам в дом. Нашли у сестры всякие значки и документы к ним – ПВО, комсомольский и т. п. Она должна была уйти и спрятаться в деревне Уланово.

Кроме местных в каждом еврейском доме жило много евреев-беженцев из Могилева. В нашем доме тоже приютились две семьи. Неподалеку, в Рыжковичах, в старой разбитой церкви на берегу Днепра, как в лагере, жили тоже еврейские беженцы. Много их было на льнозаводе (их там и расстреляли), в поселке колхоза «Искра» и в самом Шклове.

На следующий день после Йом-Кипура, 3 октября, на машинах приехал карательный отряд с собаками. Наших евреев выгнали из домов, повернули лицом к стене. Затем повезли в деревню Заречье, а оттуда погнали в Малое Заречье. Туда же пригнали и беженцев из церкви, и других евреев. Всех посадили на землю и стали обыскивать. Некоторых закрывали в сарае, раздевали, что находили ценного, забирали. Я шла вместе с родителями, и они меня оттолкнули. «Иди, – говорят, – к знакомым. А мы тебя потом заберем». Я зашла к бывшему председателю колхоза в Заречье, там сидела и все видела. Одни люди сидели, другие стояли, окруженные полицаями и карателями с собаками. Потом пришла в дом женщина из Заречья, попросила попить. Она меня увидела. Тут же приходит немец, спрашивает: «Где у тебя «юде»?». Хозяйка ответила, что я – ее родственница. Немец вышел, но мне нельзя было там оставаться. Я пошла полем и увидела, как всех людей гонят куда-то. Я долго бежала за этой большой толпой. Потом повернулась и побежала в сторону Заречья. А их погнали на край деревни, где был ров – там и расстреляли. Я слышала пулеметную очередь. На месте расстрела сейчас ничего нет, никак не обозначено.

Когда я прибежала домой, он уже был пуст. Еще горела затопленная печь, а все уже было разграблено. Все вынесли. Я вспомнила, что папа закопал в сарае, когда вернулись из Дрибина, наиболее ценные вещи. В сарае уже тоже ничего не было – выкопали.

Сразу после окончания войны руководитель нашей еврейской общины Калмыков, вернувшийся из эвакуации, организовал мужчин, и все останки перезахоронили на кладбище в Рыжковичах. Теперь там памятник стоит».

Сейчас в Заречье евреев нет. В Искре, бывшем еврейском колхозе, живет лишь одна женщина-еврейка. В самом Шклове 17 пожилых людей, несколько молодых семей и Праведник Мира Потупчик Зинаида Кузьминична. А в начале XX века в Шклове из 8 тысяч – было 6 тыс. евреев.

(Из архива могилевской инициативы «Уроки Холокоста»).

Деревня Путники

Наталья Петровна Цирюльникова.

Цирюльникова Наталья Петровна, из интервью 11. июля 2008 года

Я копала картошку и видела, как на краю кладбища возле канавы стояла большая толпа людей, потом смотрю, их нет. Только один человек стоял. Я очень удивилась. Мне рассказали, что на углу нашего кладбища убили евреев и зарыли в канаву. Потом говорили, что приезжали, выкапывали останки и перевозили куда-то.

Сагалин Яков Борисович

После войны евреи-фронтовики, вернувшиеся в город, обнаружили, что их семьи расстреляны. Место расстрела было известно. Это было поле около города. После войны оно было распахано и засеяно картофелем. В ответ на многочисленные требования фронтовиков 1955 г. власти произвели эксгумацию и на 5–6 подводах перевезли останки расстрелянных на городское еврейское кладбище. Все останки были похоронены в 4 или 5 братских могилах. Во время эксгумации некоторые из уцелевших, вернувшихся с фронта или эвакуации, узнавали своих родных. Их захоронили отдельно. Поэтому на кладбище есть помимо братских и индивидуальные могилы.

Место расстрела евреев Шклова рядом с кладбищем на западе деревни Путники.

Кладбище в деревне Рыжковичи, под Шкловом во время войны было полностью уничтожено. Все могилы сравняли с землей. Камни с уже сбитыми надписями местные жители растащили на постройки. В конце оккупации немцы на месте кладбища вырыли траншеи.

Эвакуацию объявили за день-два до сдачи города немцам.

До этого эвакуироваться не давали, попытки выезда расценивались, как распространение паники. Большинство евреев, пытавшихся уехать, снялись с места, и пошли в направлении Горок на восток.

Накануне сдачи города особые отряды ополчения из комсомольцев, набранных из невоеннослужащей молодежи, сжигали дома, чтобы врагу не достались. Отряды были сформированы преимущественно из евреев. Пока дело шло о сожжении пустующих еврейских домов, все было просто – подходили и жгли (город – деревянный). Но когда настала очередь домов русских, начались конфликты. Завидев отряд, русские выходили из домов и гнали пришедших, чем попало. Однако город все же был сожжен. Русские встретили немцев с убеждением, что город сожгли евреи.

Первая колонна немцев, вошедшая в город, схватила 25 евреев – мужчин и женщин и расстреляла в городской парке. Среди них был и брат моей матери, высокий, сильный мужчина, заготовщик скота.

Вторая акция по уничтожению евреев была осенью 1941 года, когда похолодало. Евреям объявили: всем собраться, т.к. будет переезд в с/х лагерь, где-то по соседству. Неявка – расстрел. Всех расстреляли в поле под городком.

В 1942 г. в «Комсомольской правде» была статья Елены Кононенко о том, что в Шклове согнали 5 тысяч человек в поле под городом, дали лопаты и заставили рыть могилы. Согнанные были, в основном, женщины, дети, старики. Затем их заставили раздеться и расстреляли. Многих побросали в ямы живыми. Очевидцы рассказывали, что еще несколько дней земля «дышала».

Возможно, между первой и последней акцией были и ещё какие-то.

В последнюю акцию немцы согнали и деревенских евреев. Были евреи по деревням. Под городом был еврейский колхоз «Искра». Вроде бы всех их тоже вывезли на расстрел в Шклов.

Мне тогда было 14 лет, младшему брату – 1 год. Наша семья выехала в начале июля вместе с оборудованием бумажной фабрики – единственного крупного предприятия в городе, за 2-3 дня до официальной эвакуации. Их поместили в вагон вместе со станками. На пространстве между вальцами и потолком пульмана (высота свободного места 1 м), разместилось около 25 человек. Около месяца ехали до Краснокамска, где и была развернута фабрика. Вместе с персоналом фабрики ехали «нелегалы». Были беженцы из Белостока и Минска. С нами в вагоне ехала мать с двумя детьми из Вилейки. Они добрались из Вилейки до Шклова, где ее мужа забрали в армию. Сама женщина забралась в вагон «незаконно» и ехала со всеми.

Другие родственники ушли пешком в Могилёв (подводы не было), в Могилеве сидели в подвале, пока шли бои. Когда немцы заняли Могилёв, ушли обратно в Шклов. Однако город совсем сгорел, жить было негде.

До войны антисемитизма не было. Население смешанное. Однако во время войны немцам удалось набрать здесь немало полицаев.

Человек во время войны ничего не стоил. Хочешь – паши и сей, что хочешь и где хочешь. Но любой немец может тебя застрелить, если ты ему чем-то не понравишься.

Многие во время войны разбогатели на еврейском имуществе. Этим немцы вербовали себе полицаев. В первое время полицаев было много. В конце оккупации все начали сочувствовать партизанам, И многие, скомпрометировавшие себя, шли в партизанские отряды, оттуда позже вступили в армию, дошли до Берлина. Они вернулись героями, но некоторых из этих героев опознали и судили. Но не всех.

Были полицаи, не скомпрометировавшие себя, или хорошо скрывшие свое прошлое. Особенно легко это было тем, кто расстреливал евреев, ибо евреев расстреливали всех подчистую, и свидетелей не оставалось. Если же полицай расстреливал за сотрудничество с партизанами – тут у его жертвы оставались родственники, которые после войны на него доносили.

Яд Ва-Шем 03/4668

Шклов

Синагога. Фото начала ХХ в.

Местечко, вытянувшееся по берегу Днепра, славилось издавна своим богатейшим культурным наследием. Чего стоит только слава центра еврейского ткачества «черты оседлости». Здесь производились арбеканфесы или ризы для молитв.

До неузнаваемости изменилась древняя шкловская синагога.
Дата строительства ее сильно отличается
в различных источниках.
Так, «Электронная еврейская энциклопедия»
(http://www.eleven.co.il/article/14845)
и некоторые другие западные источники говорят о 1790 г.,
а «Збор помнiкаў гiсторыi i культуры Беларусi» —
о 2-й половине XVII в.

Значительную часть населения Шклова составляли евреи. Шумина Александра Борисовна 1923 г.р. рассказала о существовании в Шклове в довоенный период двух деревянных синагог, а Пушилина Татьяна Наумовна, 1918 г.р. вспомнила действовавшую когда-то еврейскую семилетнюю школу. Вполне традиционной была и профориентация евреев в трудовой деятельности. Они работали ломовыми извозчиками, портными, сапожниками, кузнецами, жестянщиками и т.д.

Автору довелось увидеть сохранившийся до сих пор еврейский деревянный дом. Он располагался за высоким забором. Прихожая больше напоминала веранду и вполне могла ею быть. Здесь же имелся и запасной выход. Первая жилая комната оказалась просторной и светлой с высокими потолками, хотя и не была огромной. Ощущение уюта создавала печь, выложенная крупными кафельными плитами и стоявшая на рубеже второй комнаты – поменьше, выполнявшей функцию спальни. Впечатление от увиденного вполне сопоставимо с возможностью потрогать прошлое руками Оно, это прошлое, протекало в безмятежности бытия, возможно в предчувствии грядущей трагедии, но никак не в ожидании ее. Между тем предчувствие беды сменилось осознанием огромно-зловещего горя вломившегося войною в местечко.

Вспоминает Гальперин Борис Михайлович 1927 г.р.:

«С первых дней войны я видел много беженцев, отступавших за Днепр советских солдат. Был под бомбежками. Отец ушел на фронт. Вместе с сопровождавшими колхозный скот, двинулись мы на восток. Но немцы догнали нас и вернули назад. Впервые я увидел разбросанные с самолета листовки: “Красная Армия разбита, власть жидовско-большевистских комиссаров в России кончилась”, “Самый большой враг народа – жид”, “Юдам капут, цыганам тоже”».

Бумажная фабрика. Фото начала XX в.

Вспоминает Шумина А.Б.:

«Наша семья хотела эвакуироваться и пешком отправилась к железнодорожной станции Темный лес Горецкого района. Уехать так и не смогли, поэтому пришлось возвращаться. Вернулись в деревню Заречье в июле 1941 года, когда оккупанты начали переселять евреев в гетто. Полицейские выгоняли всех из домов и переправляли в деревню Рыжковичи»

Здесь очевидно следует сделать уточнение. Гетто в Шклове, как, оказалось, было не одно, а два. В деревне Рыжковичи совсем рядом с местечком оккупанты разместили более 2700 евреев, а в самом Шклове на улице Льнозаводской во второе гетто согнали примерно 3200. Фашисты, проявляя себя хладнокровными убийцами – вместе с тем были довольно пунктуальными, и причина рассредоточения евреев кроется вероятнее всего в невозможности собрать всех в одном месте.

Вспоминает Шумина А.Б.: «Евреев в Рыжковичах размещали прямо на лугу у православной церкви. Все сидели на земле. На ней и спали. Часто шел дождь. Люди вымокали насквозь, но не были ни крыши, под которой можно было спрятаться, ни теплого дома, где существовала бы возможность обогреться. Евреев на лугу в деревне Рыжковичи охраняли полицаи».

Вспоминает Ревяко Александр Андреевич, 1929 г.р.:

«В 1941 году после оккупации многих евреев переселили в деревню Рыжковичи. В самой деревне жило несколько еврейских семей и в их дома вселили сколько было можно людей. Большая же часть находилась на лугу у церкви. Над ними издевались. Например, ставили кому-нибудь на голову спичечный коробок и стреляли. В пятистах метрах от деревни, в воронках оставшихся от бомбежки, расстреливали юношей. Всего расстреливали восемь групп юношей. Каждую отдельно и одну группу в день. Мне известно, что бежал и затем находился в партизанском отряде парень по фамилии Шумин. Кто еще бежал и бежал ли вообще я не знаю». (Якову Шумину, позже, уже у партизан, приходилось доказывать, что он не изменник Родины. – Г.В.).

Вспоминает Шумина А.Б.:

«Мы жили в своем доме в деревне Заречье. (Рыжковичи находятся на берегу Днепра, а через реку напротив этого населенного пункта расположено Заречье.– Г.В.). Здесь жили две семьи Питкиных и еще несколько семей, фамилии которых не помню. Постоянно приходили полицаи и все, что нравилось, забирали. Помню так же, что часто расстреливали мужчин».

Вспоминает Малиновская Валентина Ивановна 1925 г.р.:

«Евреи сидели у церкви на лугу в Рыжковичах. Ходили по деревне и просили кушать. (Надо полагать, что гитлеровцы не обременяли себя такой процедурой, как кормление узников. – Г.В.). К нам приходил старый еврей и просил еду. Он говорил, что припрятал одежду и потом за пищу отдаст».

Гальперин Б.М.:

«Через неделю нашу семью выгнали из дома и приказали переселиться в гетто. Для него было отведено место на берегу Днепра около деревни Рыжковичи. Это было 10 июля 1941 года. Перед переселением евреев в гетто, отобрали мужчин в возрасте от 15 до 65 лет, якобы для выполнения каких-то работ. Я тоже попал в эту группу, хотя мне шел 14-й год. Я хорошо помню карателей. Одеты они были в черную форму, на рукаве у офицеров была красная повязка, по центру которой в белом круге была изображена черная свастика, на груди солдат висел знак в виде распустившихся крыльев орла. В сутолоке мне удалось бежать, переплыв на левый берег Днепра. Всех отобранных для работы расстреляли на колхозном лугу – Семеновке. Я вернулся в деревню, нашел маму. Все мы поселились в гетто. До войны колхозники жили хорошо, а в гетто я увидел больных, обездоленных и несчастных людей... Перед моими глазами всегда стоят страшные картины: один фашист в гетто выбил у пожилого мужчины золотые зубы, а затем убил его; как сбросили в колодец семью Таруч из Шклова. Частыми гостями гетто были немецкие офицеры и солдаты с девицами. Они грабили, брали все, что им понравится. Полицаи грабили меньше».

Еще одно гетто, но уже «закрытого» типа, находилось, как было сказано выше на улице Льнозаводской.

Овчинников Леонид Ефимович вспомнил, что находившиеся здесь евреи носили нашитые на одежде желтые звезды.

Гальперин Б.М.:

«Вскоре часть гетто перевели на территорию шкловского льнозавода. Туда попала и моя семья. Мы все находились под охраной. После 18 часов не разрешалось выходить из помещений, за нарушение – расстрел. Я вспоминаю, как хоронили жену шкловского раввина. Ее разрешили похоронить на кладбище, даже дали лошадь. Я вынес ее рваный ватник на улицу и ужаснулся – на нем кишели вши. Моя мама тихо сказала мне:

– Сыночек, ее съели вши.

Фашисты не прекращали поиск евреев и после сосредоточения их в гетто. Постоянные облавы позволили собрать приспешникам оккупантов – коллаборационистам около 100 человек на территории колхоза «Искра».

Клара Захаровна Альтшулер.

Вспоминает Альтшулер Клара Захаровна:

«Меня и маму загнали полицаи в сарай в колхозе «Искра». Здесь находилось около 100 евреев. Все жили некоторое время в этом помещении. Спали на полу. Все попали сюда после облав в Шклове».

В Шклове трагедия произошла в Йом Кипур.

Шумина А.Б.:

«2 октября 1941 года в 7 часов утра староста Коньков вместе с полицаями, а также карательный отряд, состоявший из немцев и финнов, стали сгонять евреев на расстрел. Я в конце сентября ушла из дома и пряталась в деревне Уланово у Шутикова Ефима Романовича».

Цейтлина А. Б.:

«Евреев из Рыжкович перевозили на лодках через Днепр в Заречье. Потом в центре деревни усадили на землю, обыскивали, отбирали ценные вещи. Меня родители вытолкнули из колонны. Никто не заметил. Друг отца Осипенок взял меня за руку и отвел подальше. Я не могла просто так оставить родителей и, не понимая, что делаю, бежала огородами за ними. Окружавшие колонну евреев немцы и полицаи вели ее к деревне Путники. Из Заречья я не выходила и расстрела не видела, но слышала выстрелы. Потом вернулась в свой дом, который был ограблен и ничего более-менее стоящего в нем не осталось».

Из акта от 18 декабря 1944 года:

«... на территории Городецкого сельсовета д. Путники расстреляно и живьем зарыто в противотанковый ров более 2700 человек».

Следом за евреями из Рыжкович, а может и раньше них, отправились в последний путь узники гетто, находившегося в Шклове на улице Льнозаводской.

Из акта от 18 декабря 1944 года:

Символический памятник на левом
берегу Днепра, недалеко от места,
где проводились расстрелы евреев
Шклова, возведен в 70-х гг.
методом народной стройки
в память обо всех жителях
Шкловского района,
погибших в годы Второй мировой войны.
Здесь в капсуле захоронены списки
с именами погибших.

«В сентябре месяце 1941 года немцы ежедневно возили на нескольких крытых машинах за город к противотанковому рву, возле д. Заречье шкловского сельсовета мирных граждан. Гитлеровские палачи при выводе из машин заставляли снимать верхнюю одежду и обувь, потом подгоняли к противотанковому рву, заставляли ложиться в ров и тут же расстреливали. Многих они мучили, избивали палками и прикладами, пороли кинжалами голову и живот и т.д., живьем бросали в яму. После массового расстрела земля, которая была набросана на несчастных убитых, раненых и живьем брошенных в противотанковый ров, поднималась двое суток...». Еще об этом расстреле в акте от 18 декабря 1944 года сказано: «Замученных евреев осенью 1941 года фашисты массово начали истреблять. Несколько машин вывозили к противотанковому рву, который был за д. Заречье и д. Рыжковичи, там заставляли раздеваться, озверелые гитлеровцы бросали в яму их и расстреливали. Детям выворачивали руки и ноги и живьем бросали в яму. Плач и стон наполнили все окрестности города... Из слов Ухналевой Лидии – уроженки Шкловского района д. Ново-Брящино при опросе 17 декабря выяснены гнусные злодеяния фельдфебеля Эвальда Юлиуса над еврейским населением. Около д. Заречье он согнал еврейское население, построил их на берегу оврага и расстрелял. Было очень много раненых, но он заставлял их живьем зарыть... На территории Шкловского сельсовета д. Заречье, под горой, куда систематически вывозились мирные граждане, расстреляно в противотанковом рву более 3200 человек».

Массовые убийства производились примерно в одно время и, вероятнее всего, в конце сентября – начале октября. Точно установлена дата расстрела у деревни Путники, однако по казни у Заречья и на территории колхоза «Искра» конкретизировать сроки массовых убийств не удалось. Пушилина Т.Н. и Альтшулер К.З. считают, что трагедия произошла в первых числах октября, но в акте от 18 декабря 1944 года указывается – сентябрь.

Загубив более 6 тысяч невинных душ, фашисты жаждали крови еще и еще.

Вспоминает Мильто Надежда Ивановна 1925 г.р.:

«Виль Раскин бежал от расстрела, прятался у нас и еще потом у кого-то, но не дожил до светлого дня. Схватили его немцы. Еще помню, прятался пятидесятилетний еврей-сапожник. Ходил по хатам, где была нужда в его работе. В 1942 году в деревне Кувечино во время облавы он попался в лапы палачей».

Шумина А.Б.:

«После расстрела евреев я скрывалась от преследований у Базерович Варвары Федоровны, у Юрьева Игната с сестрой Асей по несколько дней. В деревне Слижи местное население отказывалось нас прятать, хотя мы и просили. В это время нас задержали полицаи и отвели в здание Управы на улице Почтовой. Более суток находились под охраной одного из них в этом помещении, и когда он куда-то отлучился, мы убежали. Потом прятались до июня 1942 года в деревне Уланово у Шутикова Ефима Романовича».

Интересны судьбы людей, выживших в условиях оккупации, когда смерть постоянно искала с ними встречи.

Шумина А.Б.:

«В июне 1942 года в лесу у деревни Колиновка я встретила разведчиков партизанской бригады «Чекист» Любу Кривельскую и Мишу Нудельмана. Оставив сестру Асю у Шутиковых, я отправилась с ними в партизанский лагерь, находившийся в Рацевском лесу у деревни Слобода Круглянского района. Была в партизанском отряде № 10 бойцом. Здесь находились евреи: Цейтлин Матвей, Парховник Вениамин, Рая Беленькая, Маховер Лева. Партизаны вели «рельсовую» войну. Я участвовала в операциях на железной дороге у Славного, Толочина. Хорошо помню нападение на немецкий гарнизон в Шепелевичах. Ночь. Начали операцию по уничтожению оккупантов. Все стреляли. То там, то здесь завязывалась рукопашная схватка. Партизаны, шедшие в атаку, не были уверены, что останутся живы к концу боя.

В 1943 году наше соединение попало в окружение, и мы неделю отбивались от наседавших карателей. Немало полегло боевых товарищей».

Автор от себя хотел бы заметить, что Александра Борисовна Шумина – эта удивительная маленькая еврейская женщина награждена за участие в партизанском движении медалью «За боевые заслуги».

Пушилина Т.Н.:

«После побега с места расстрела у д. Заречье я пряталась у местного населения и в лесу, пока летом 1942 года не оказалась у партизан бригады Кирпича, где находилась до освобождения Беларуси».

Татьяна Наумовна также имеет боевую награду «Партизан Великой Отечественной войны»

По книге Г. Винницы «Горечь и боль», Орша, 1998г., с. 156–169,
статье «Трагедия евреев Шклова», 11.07.2002 газета «Еврейский камертон».

Александр Литин
Фото автора